Джентльмены же!

[Кромвель Нонетот]

30.04.2011 в 17:32

Пишет  Dr. Jekyll:

Лига настоящих джентльменов /командная свободная форма
Название: Лига настоящих джентльменов
Авторы: соответственно -  Dr. Jekyll,  Жэй,  Варенье-на-завтра,  DONTPANIC
Тип: местами лёгкий гет, джен
Жанр: стимпанк, макабр, ликующая шизофрения и ещё ряд диагнозов. Скетчи о джентльменах, не связанные меж собой общим сюжетом.
Предупреждения: см. жанр. И да, из всего этого проистекают некоторые трупы.
Рейтинг: R
Арт авторства ну просто офигеть какой прекрасной RaetElgnis ака Лоботомии:

I
Джон Рассел Мэдджентри.

- Джон Рассел Мэдджентри, - твержу я про себя.
Непонятно, зачем. Разладилось что-то в стройном механизме моих мыслей, разладилось. А ведь разум должен работать как часы. Да-да, как часы.
- Джон Рассел Мэдджентри.
Моя будущая жена убегает от меня лондонскими переулками, узкими, как рукава по последней моде, но гораздо более грязными. Туман, слякоть, крысы. Прекрасной леди небезопасно бродить по таким местам, я должен её спасти.
Я, Джон Рассел Мэдджентри. Мысль-шестерёнка крутится отчаянно. Я – Джон Рассел или я – часы?
Смешно, но иногда я не уверен.
Моя будущая жена испугалась – взревновала? – но я найду её, и мы вместе обсудим то происшествие. Да, я ношу в медальоне квадратный дюйм мышечной ткани. Да, я очень любил свою бывшую жену и очень горевал, когда это случилось с ней. Только верные, рассудительные и спокойные друзья из клуба Утреннего Чая помогли мне пережить утрату.
Глэдис была удивительной. Истинной женщиной, другом и опорой мне. Также она была близорука, чем и объясняется наш долгий счастливый брак. Её не волновало, что монокль в левом глазу, если можно так выразиться, - и есть мой левый глаз. Она не замечала, что белые перчатки – не вторая кожа, что они естественным образом заменяют первую. У меня очень хороший хирург, стежки почти незаметны.
О, она много чего не замечала, милая, слегка печальная, очень болезненная Глэдис.
Моя будущая жена приметлива, и это вызывает проблемы. Но я догоню её, мы поговорим, а потом вместе посмеёмся над этим недоразумением. Для начала неплохо бы познакомиться. Я загорожу ей выход из тупика, мягко улыбнусь и скажу, что меня зовут Джон Рассел Мэдджентри. Узнаю её имя. Мы прогуляемся в парк, а потом, я надеюсь, поженимся.
Трость попадает меж двух камней, вызывая сильную боль в костях. Надо бы попросить врача-механика сделать крепления более мягкими, я всё-таки не так уж и молод в последнее время.
Но я почти догнал её.
Она очень красива, очень испугана.
Я улыбаюсь.
- Не бойтесь, вы в безопасности. Позвольте представиться, меня зовут...
Забыл.
Забыл и не могу вспомнить.
К тому же всплывает новый факт. Я всегда был уверен, что джентльмен должен непрерывно самосовершенствоваться, а потому не так давно прошёл ещё через одну операцию. Быстрая процедура по удалению вульгарного куска кожи, покрытого волосами, этого, с позволения сказать, скальпа, которым так живо интересуются туземцы Нового света, эта операция позволила мне носить цилиндр непосредственно на голове.
А теперь я не могу снять шляпу перед леди. Нитки не позволяют.
Я опечален.
Мимо проносится что-то дурно пахнущее, заросшее, ревущее. Сбивает с ног мою бывшую будущую жену и утаскивает в туманно-влажный переулок. Крики, рычание, хрипы.
Моё сердце разбито. Но все остальные органы в порядке и функционируют, спасибо врачу-механику.
Я пожимаю плечами:
- Чернь совсем распоясалась.

II
Вильгельм Корпслэнд, Бенедикт Корпслэнд.

- Ах, графиня, как я счастлив вас видеть! Я слышал, что вы в интересном положении и больше не выбираетесь на рауты! – сэр Корпслэнд изящно поцеловал даме ручку.
Та, казалось, немного смутилась. По крайней мере, перья в её прическе колыхнулись, будто графиня слегка опустила голову, пытаясь скрыть проступивший румянец.
Вильгельм Корпслэнд улыбнулся и замахал руками:
- О нет, нет, нет! Прошу извинить меня, миледи, - он вновь едва коснулся хрупкой ручки, одетую в нежную шелковую перчатку. - Бенедикт! Это никуда не годится! Эта симфония совершенно не подходит к нашему вечеру!
Бенедикт Корпслэнд поморщился, от чего его очки едва приподнялись из-за съежившейся на переносице коже. Каждый раз брат был недоволен выбранной им музыкальной композицией, но не мог и мысли допустить, чтобы на приеме играли наемные музыканты. Вильгельм гордился музыкальным талантом брата и не упускал случая похвастаться им перед высшим обществом. Будто младший из близнецов был вовсе не известным на весь город патологоанатомом, а хорошенькой дочуркой Вильгельма, которую нужно выгодно выдать замуж. Ну что ж, он сыграет. Сыграет так, что эти снобы будут рыдать от восторга.

***

- Алло? Да, сэр. Уж не знаю, что там происходит, но вонь стоит невыносимая. Да, я тоже беру работу на дом, но ведь не такую! Сэр, прошу вас, сделайте что-нибудь с этим! Спасибо, спасибо!!!

***

Вильгельм поднялся на небольшой помост, где стоял рояль Бенедикта.
- Господа, вы безумно осчастливили меня и моего любезного брата своим присутствием на этом приеме! – он элегантно, не больше, но и не меньше позволенного правилами приличия, развел руки в стороны, выражая свое радушие. - Я надеюсь, вы простите нас за эту легкую вольность в выборе музыканта на сегодняшний вечер, но вы же знаете, как я люблю прекрасную музыку своего брата.
Послышался шорох платьев, который Вильгельм расценил как деликатное одобрение со стороны присутствующих дам. Никаких лишних звуков больше не раздавалось: ни шепотка, ни кроткого смешка – лишь тихонько скрипнула рама окна. Вильгельм продолжил:
- Как вы знаете, - он едва заметным движением поправил манжеты своей накрахмаленной рубашки, - сегодня чудесный праздник, по случаю которого мы собрали всех вас сегодня здесь. Сегодня мы чествуем нашу матушку! – Вильгельм взмахнул рукой, облаченной в перчатку из плотной белой ткани, указывая гостям на миссис Корпслэнд.
Старушка сидела, съежившись в углу и запахнувшись в бесформенную засаленную тряпку. Сухая кожа туго обтягивала череп, зачесанные в аккуратную прическу волосы едва ли закрывали половину головы, а желтые неровные зубы она ощерила в неком подобии улыбки.
Бенедикт устало коснулся переносицы, поправив круглые очки, затем приподнялся и хлопнул крышкой рояля.
- В чем дело, мой милый брат? – Вильгельм нервно обвел взглядом залу, боясь предосудительных взглядов гостей, но те оставались безучастны.

- Хватит, брат! Хватит! Это бессмысленный фарс! Они никогда не будут испытывать к нам и толики уважения! Посмотри на себя! Твой фрак изрядно прохудился за последнее время! А миссис Хэмптон! Погляди, погляди на неё! – Бенедикт подошел к даме в огромной шляпе и резко сорвал её с головы женщины. Та лишь едва заметно покачнулась. - Она совсем не соответствует… Откуда она вообще взялась!
- Бенедикт, успокойся, - старший из близнецов старался сохранить должное хладнокровие. - Ты смущаешь гостей…
- Да кто они такие?! Им нет никакого дела до нас! До тебя!
- Бенедикт! – на лбу Вильгельма запульсировала венка, выдавая его раздражение. - Бенедикт, сохраняй лицо, ты ведь джентльмен! Извинись перед миссис Хэмптон и вернись к роялю, сегодня твой вечер! Порадуй матушку…
- Матушку… аха-ха! Эту груду костей?!
Снова послышался шорох платьев, на этот раз сильнее. Где-то в коридоре хлопнуло открывшееся окно.
- Бенедикт! Веди себя прилично, как подобает! – Вильгельм начал терять самообладание.
- Прилично? А как тебе вот это? – Бенедикт схватил молодую графиню и пустился в безумный вальс, одной рукой обнимая девушку за талию, а второй сжимая её тоненькую ручку в шелковой перчатке. – Видишь?!
Вильгельм вновь едва заметным движением поправил манжеты, взял канделябр и направился к обезумевшему брату:
- Бенедикт, прошу тебя…
- Отстань, нам весело, весело, слы… - договорить свою фразу младший Корпслэнд не успел. Графиня упала на пол без чувств.

***

- Сэр Корпслэнд, - в дверь постучали. - Откройте, это полиция.
В доме было тихо.
- Сэр Корпслэнд, - снова стук в дверь, затем шорох и резкий удар. После второго удара железный язычок замка выбил кусок деревянного косяка, позволяя войти непрошеным гостям.
Вильгельм спокойно надел цилиндр и подтянул немного сползшие окровавленные перчатки:
- Сэр, прошу, только без грубостей, это так неприлично.

***

- Абсолютно ненормальные. Говорят, у них ровно три года назад скончалась мать, так они каждую её годовщину запирались у себя в квартире и до утра играли на рояле. Кто ж знал-то, что они ещё и не одни были, если ты понимаешь, о чем я говорю, - толстый полицейский флегматично откусил кусок сэндвича.
- Да, двадцать трупов… И что, никто не заметил, что они пропали? – совсем молодой парнишка кропотливо составлял отчет.
- Так, а как тут заметишь? Квартирка у них в двух шагах от морга, вверх по улице, а тела, скорее всего, принадлежали людям без родственников, которых некому было хоронить. И знаешь, сосед сказал, мол, нет ничего странного в том, что патологоанатом таскает домой трупы. Работа на дому и все такое, - полицейский ухмыльнулся.
Молодой полицейский огляделся вокруг:
- Безумие. Зачем их нужно было так одевать? – перед ним лежал труп молодой девушки, одетой по старинной моде в тугой корсет и несколько пышных юбок. Руки стягивали тонкие шелковые перчатки.
- А я знал этих Корпслэндов. До абсурда вежливые мальчишки были. А братца-то он неплохо так приложил. В тихом омуте…

III
Огастас Гордон Хэммиш.

Больше всего на свете барон Огастас Гордон Хэммиш не любил политику, великосветские рауты и трамваи. Совершенно логичным шагом стал побег от этих напастей через океан, на всё ещё неосвоенную шумными креолами окраину Нового Орлеана. Впрочем, трамваи - бич настоящего джентльмена, настигли барона и в этой излюбленной всеми богами глуши. Скрашивали пребывание старого консерватора в центре откровеннейшего соития множества культур всего два явления: клуб казначеев и фисташковое мороженое.
Жизнь в Новом Орлеане круглый год была похожа на "Жирный вторник", коему и без того было отведено шестьдесят дней официального празднества. По своему обыкновению Огастас намеревался провести в своей уютной крепости все два месяца, отмеченные яркими нарядами и цветными бусами карнавала Марди Гра.
- Ваша почта, сэр, - именно с этих слов слуги начался персональный кошмар барона Хэммиша.

Председатель клуба казначеев на этот раз решил не выступать оппозиционером всеобщего веселья и ещё в октябре прошлого года сделал заказ на карнавальную платформу. По его гениальному замыслу члены клуба должны были поразить живущих вечным праздником балбесов искромётностью настоящего юмора.
В одном председатель был безусловно прав: отборные сухари Нового Орлеана, декламирующие анекдоты, - то зрелище, которого так не хватало многоголосому городу.

Клубы были давней традицией. Каждый горожанин состоял минимум в одном. Уход же из клуба не приветствовался обществом, ибо нарушал гармонию постоянства. Натура Огастаса многие годы противилась странным обычаям местности. Барон, прибывший из Англии в поисках покоя и уединения, предпочитал оставаться в стороне от жизни города. На собственной шкуре ему пришлось прочувствовать нелюбовь Нового Орлеана к сторонним наблюдателям. Этот город мистическим образом затягивал, поглощая души неосторожных восторженных юнцов и полных радужных мечтаний девиц.
Возможно, Хэммиш был единственным человеком в мире, который знал истинный облик Нового Орлеана, но в данное мгновение его беспокоило отсутствие чувства юмора. Окончательное и беспросветное.

- Это смешно, Кетберри?
- Полагаю, так, сэр.
- Хммм... - сосредоточенный взгляд вновь уткнулся в загадочные письмена, скрывающиеся за легкомысленно-пёстрой обложкой.
Огастас Гордон Хэммиш прочёл уже шесть сборников анекдотов, и ни разу на его лице не появилось и намёка на улыбку. Верный слуга, впрочем, был солидарен в этом со своим хозяином, полагая анекдоты развлечением людей, не так высоко поднявшихся по лестнице эволюции.
Однако положение барона в мире юмора было действительно плачевным. Прошёл целый карнавальный месяц, в течение которого Хэммиш в сопровождении незаменимого Кетберри посещал увеселительные заведения, выступления комиков, читал литературные образчики чёрного, английского, тонкого и остро-социального юмора. Ничто не задевало нужных струн в иссушенном любовью к цифрам организме, но невесть откуда возникшая убеждённость в том, что настоящему джентльмену не пристало появляться в свете без минимального багажа остроумия, не позволяла сдаться.
- Кетберри.
- Да, сэр?
- Какое отвратительное место мы посетим сегодня?
- Думаю, мне известно ещё одно.
- Достаточно отвратительное?
- Вполне.

Он называл себя Гудвином и занимался магией вуду. Этот негр с тёмно-зелёными глазами. Вот уж действительно, без колдовства тут не обошлось.
Грязный шатёр возвышался на перекрестье тонких улочек самого тёмного района Нового Орлеана. Об "Изумрудном Городе" рассказывали многое, к несчастью Огастаса до ушей его верного слуги эти слухи благоразумно не долетели.
- Глупец! - чернокожий юнец в ярко-зелёном сюртуке на голое тело тряхнул длинными волосами в показном возмущении.
- Простите? - барон, не привычный к подобному обращению, опешил.
- Трус! - продолжал осыпать оскорблениями Великий и Ужасный.
- Вы ко мне обращаетесь? - левая бровь Хэммиша взвилась так высоко, что скрылась под полями атласного цилиндра.
- Сухарь бессердечный! - негостеприимный хозяин изящно рухнул на громадный пёстрый трон, найденный на догорающих развалинах детского аттракциона.
- Это возмутительно, я ухожу, - барон решительно развернулся и не менее решительно ткнулся в грязную ткань своим аристократическим носом. Выход из "Изумрудного Города" отказался обнаруживаться.
- Эй, не обижайся, господин! Это Марди Гра, это шоу! - к удивлению Хэммиша голос раздался не с противоположной стороны шатра, а непозволительно близко, опалив кофейным дыханием идеально выстриженный затылок.
- Ты пришёл за желанием, вот и проси. Ума и храбрости тебе хватает, душевность же явно в минусе. Может, собаку?
Южно-американская чернь насмехалась, Огастас неумолимо закипал, верный Кетберри не отрывал обеспокоенного взгляда от стрелок часов.

Барон Огастас Гордон Хэммиш покинул "Изумрудный Город" через семнадцать часов и четыре минуты. Атласный цилиндр был забыт, в глазах отражалась сверкающими осколками Луна. Сквозь радостный оскал пугающего безумия барон насвистывал услышанный не так давно джазовый мотив.
- Позволите, сэр? - слуга невозмутимо взял из рук хозяина копьё, хранящее на себе органические останки ещё недавно живого тела. - Могу я полюбопытствовать, как прошла встреча?
- Оказывается, у меня отличное чувство юмора, Кетберри! Клуб казначеев запомнится всем.
- Рад слышать, сэр. Подготовить ко вторнику несколько десятков копий?
- И не только копий, мои шутки многогранны и неповторимы.
- Никогда в этом не сомневался, сэр.

IV
Дитрих Альберт Честертон (Мун Соо Мин).

- Сэр Дитрих Альберт Честертон, - зычным голосом объявляет дворецкий.
- Спасибо, Блэкберри, - Мун отдает ему пальто и проходит в обеденный зал лондонского джентльменского клуба Павловки Риверсайд.
Она изящна, она стройна, она моложава для своих сорока двух лет. Ориентальные черты только добавляют пикантной экзотики. Аккуратно заправленные в пучок черные волосы контрастируют с фарфоровой белизной кожи. Очки в тонкой оправе не делают из нее библиотекаря.
Мун Соо Мин садится за стол.
- Сэр Дитрих Альберт Честертон! - радостно кричат молодые, пожилые и среднего возраста джентльмены, все - члены закрытого джентльменского клуба. - Вы как раз вовремя!

Блекберри разносит программки.
- Сегодня, - говорит сэр Гиллихан, забираясь на стол. - Сегодня мы едем в Йоркшир. Если вы, господа, откроете программки, то увидите, что я все продумал!
Мун достает клубок шерстяных нитей и начинает вязать. Одна петля, две петли, три петли.
- Йоркшир! Скажете тоже, Винни. Мы не едем в Йоркшир. Мы едем в Чешир, моя тетушка как раз давно приглашала меня и моих друзей посетить наследный особняк, - сэр Седрик Лиммингтон поправляет китель. - А какие у нас в Чешире охотничьи угодья!
Десять петель, одиннадцать петель, еще немного - и новый ряд.
- Нет, нет и нет! - вскакивает со своего места и хлопает кулаком по столу сэр Льюис Джон Битон. Офицер - он знает, как хлопнуть по столу так, чтобы все замолчали.
Все молчат, Мун ловко перебирает маленькими пальчиками и уверенно идет на второй ряд.
- Что же Вы предлагаете, в таком случае, Льюис?
- Я предлагаю Шропшир, - гундосит в усы сэр Битон.
- Шропшир! - удивленно говорит Винсент Гиллихан.
- Шропшир! - возмущенно кричит денди Лиммингтон.
- Шропшир, - утвердительно кивает Битон.
Мун удовлетворенно наблюдает, как пряжа под ее чутким руководством принимает форму носка.
- А что думаете по этому поводу Вы, сэр Дитрих? - спрашивает молчавший все это время рыжий Уильям МакФрай.
- Плохо, когда рыбак сухой, а охотник мокрый, - сказала Мун по-корейски. Носок получался замечательный.
Джентльмены, в очередной раз подивившись мудрости сэра Дитриха, согласно закивали головами и решили никуда не ехать, а пойти посетить соседний паб.


- Дети! - Соо Мин разувается и ставит сумку с продуктами в коридор. - Дети!
Ей на встречу выбегают два котенка и четыре девочки.
- Что ты купила, мама? - спрашивает Мани Честертон.
- Еун опять дерется! - жалуется Хана Честертон. - А Хьюн Ок называет меня болтушкой!
- Хана опять берет мои вещи без спроса! - возмущается Еун Честертон.
- Дорогая, ты пришла, как хорошо, - из комнаты выходит ее муж - Дитрих Альберт Честертон. - Как прошло клубное собрание?
Мун кланяется, Дитрих целует ее в лоб.
- Твои друзья такие... милые, - говорит она. - Все думали что я - это ты. Твое новое изобретение гениально, дорогой.
Хьюн Ок, старшая дочь от третьего брака, молча поднимает сумку и несет ее в кухню. Родители только и могут, что говорить об изобретениях.
Кремовые котята бегут за ней, учуяв рыбу.


- Сэр Дитрих Альберт Честертон, - вновь объявляет Блэкберри.
- Дитрих Альберт Честертон мертв, - говорит Соо Мин, отдавая скомканное пальто в протянутые руки.
Ее прическа растрепалась, ее очки - не тонкая серебряная оправа, а круглые защитные окуляры, ее одежда - черные высокие сапоги, черные брюки, черная рубашка и пиджак со множеством карманов. - Уже шесть лет как я его похоронила.
- Ваш черный юмор как всегда черен, - скучным голосом говорит Блэкберри и открывает дверь в обеденный зал.
- Сэр Дитрих Альберт Честертон! - радостно кричат джентльмены. - А мы уж думали, что Вы не придете!

Соо Мин достает из тубуса чертеж, а из карманов транспортир, карандаш и калькулятор.
- Сегодня мы едем в Стаффордшир, на скачки, - говорит кто-то из молодых членов клуба. Мун не знает, кто это - ей это не интересно. Она общается только с теми, у кого есть ученая степень, разговоры с золотой молодежью - только трата ее времени, которого и так осталось не то что бы много. Ей уже пятьдесят, а действие феромона, которым ее побрызгал когда-то давно муж, до сих пор не выветрилось. Ей уже пятьдесят, а все до сих пор называют ее именем мужа. Ей уже пятьдесят, и черти бы его побрали, если он не в аду!
- Дитрих, Вы опять возитесь со своим изобретением, - говорит доктор Дэниэл Штайн. - Есть хоть какое-то продвижение?
- Нет, - удрученно говорит Мун, стягивая очки. - Вы хорошо меня видите? Ничего странного не замечаете?
- Вижу прекрасно, Дитрих. Выглядите здорово и подтянуто, как всегда.
- Никакого продвижения, - подтверждает она и снимает перчатку с левой руки. - Как вам моя рука?
Дэниэл достает монокль и с интересом рассматривает сеть трубочек и металлических шестеренок. Мун закатывает рукав, чтобы ему было лучше видно.
- Замечательно! - восторженно говорит он и зовет седого мужчину в сером кителе. - Томас! Вы только посмотрите на это!
Томас подходит и некоторое время сосредоченно изучает механизм. Мун довольствуется тщеславной радостью, находя в этом легкое утешение - может быть она и умрет как Дитрих Альберт Честертон, но зато она жила и думала так, как этому идиоту никогда бы не удалось.
- Черт подери, - наконец произносит Томас. - Это самая изящная механическая рука, которую я когда-либо видел. Вы снова себя превзошли, Дитрих!
- А предыдущую модель, Вы ее выкинули? - с надеждой смотрит юный Питер Стрейт - подающий надежды инженер.
- К сожалению, - говорит Соо Мин, одевая перчатку и одергивая ткань рукава. - Механизм снова заклинило, и пришлось распилить руку на части, прежде чем я смог ее снять. Но я могу дать вам чертежи, если так интересно.

Потом Блэкберри приносит кофе; молодежь, после короткого спора, идет в соседний паб, половодной толпой увлекая за собой и Питера. В десять вечера откланивается Томас.
Штайн составляет компанию Мун до последнего - но и он сдается, желая удачи.
Мун Соо Мин сидит в зале до полуночи, а потом еще немного. Блэкберри носит ей черный кофе и интересуется, не вызвать ли сэру Честертону такси.
- Сэр Честертон не нуждается в такси, - говорит Мун, отвлекаясь от расчетов - они выглядят многообещающе. Завтра она снова попробует синтезировать антидот. - Сэр Честертон мертв.
- Конечно, сэр Честертон, - послушно отвечает Блэкберри.
Мун убирает чертеж в тубус и думает, что скучает по тем временам, когда можно было вязать носки и разговаривать пословицами.
- Печаль вдовы понятна лишь вдове, - шепчет она, разминая левую ладонь.
Такси на улице моргает желтыми фарами и гудит.
Сэр Дитрих Альберт Честертон умер шесть лет назад, а Мун кажется, что похоронили ее саму.
- Спокойной поездки, - говорит дворецкий, помогая ей влезть в тяжелое пальто.
- Спасибо, Блэкберри.

Таксист заговорил о политике, и Мун уставилась в окно, слушая стук капель по стеклу. Одна капля, две капли, три капли.
Такси уверенно вышло во второй ряд.

@темы: от сократа до камю, бля, я столько не курю;